Битва с мухами. — Необыкновенные паруса. — Глаза на ногах. — Клоп играет на скрипке. — Верхом на шмеле.
«Хлоп! Хлоп!»
Ребята вскочили с примятых, разворошённых постелей. Протирая глаза, они испуганно осмотрелись.
— Карик, что это?
— Не знаю.
— Может быть, это наши батареи палят?
В пещере по-прежнему мерцал голубой свет. Тёмные своды висели низко над головой. В углу, вдоль стен, рядами стояли толстые белые бочки.
«Хлоп! Хлоп! Хлоп!» — трещали за стеной взрывы.
Иван Гермогенович поднялся со своего волосяного матраца, широко зевнул и, протирая заспанные глаза кулаками, пробормотал:
— Ага!.. Действуют… Работает моя артиллерия…
Иван Гермогенович, а следом за ним и ребята подошли к баррикаде, загораживавшей выход из пещеры.
Сквозь щели между камнями просвечивал утренний свет. Площадка перед пещерой ослепительно сверкала на солнце жёлтым песком. Лужи пролитого мёда блестели, как жидкое золото. В стороне валялась опрокинутая набок белая бочка.
Путешественники зажмурились от яркого света.
— Хороший будет денёк! — сказал профессор, рассматривая чистое, точно вымытое, голубое небо.
— Зато мух сколько будет! — вздохнула Валя. — Ещё даже больше, чем вчера.
— Это ничего! — успокоил Валю Иван Гермогенович и, весело потирая руки, сказал: — Скоро их станет меньше! Значительно меньше… И вообще теперь они уже не страшны для нас!
— Почему?
— А разве ты не слышишь, как хлопают мои бомбы? — с удивлением спросил Иван Гермогенович.
— Слышу, — сказала Валя, — но мухи, кажется, совсем не боятся ваших бомб. Я вижу, как бомбы рвутся среди мух, а мухам хоть бы что.
— Погоди немножко! — спокойно погладил бороду Иван Гермогенович. — Не торопись! Мухи от моих бомб не сразу погибают. После того как в муху попадёт осколок, она ещё ползает часиков пять-шесть и только потом начнёт очень интересно умирать… О, на это стоит посмотреть!
— А эти мухи уже раненные?
— Несомненно! — с уверенностью ответил Иван Гермогенович. — Ведь перепалка идёт, если я не ошибаюсь, с самого рассвета.
Валя вытащила из баррикады камень и, прильнув к образовавшейся амбразуре, стала разглядывать площадку.
Муха испуганно взлетела и закружилась, рассматривая бочку сверху огромными выпуклыми глазами. Потом осторожно опустилась и села рядом с бочкой.
И вдруг она зашаталась, словно пьяная. Ноги её подогнулись. Она упала на землю, повозила по песку отяжелевшей головой и замерла. Но её растопыренные крылья все ещё слегка шевелились.
— Есть одна! — закричал Карик.
— Это ещё не все! — сказал Иван Гермогенович. — Подождите, то ли ещё с ней будет.
На площадке перед пещерой валялось уже несколько мух. Одни из них были ещё живы и шевелились, другие лежали, растопырив крылья, уткнувшись головой в песок. Они были покрыты чем-то белым, точно инеем, а у мухи, которая лежала возле бочки, вырос из брюха длинный, тонкий хлыст с круглой шляпой на конце.
— Что это у неё? — спросила Валя. — Смотрите, на гриб похоже!
— Да это и есть грибок эмпуза.
Вдруг шляпка грибка отвалилась и упала на землю.
— Новая эмпуза созрела! — сказал Иван Гермогенович.
— Какое смешное слово — эмпуза! — фыркнула Валя.
— Разве смешное? А вот мне оно никогда не казалось смешным… С эмпузой я давно вожусь. Это мой старый знакомый. Грибок-паразит… Один из полезнейших для человека грибков… Он убивает мух… Вот эта новая эмпуза, которая упала сейчас на землю, разорвётся, как только к ней подойдёт поближе муха, и осыплет её осколками-семенами; семена прорастут, убьют муху и выбросят на погибель другим мухам новую бомбу-грибок.
— А если мухи не подойдут?
— Тогда эмпуза не разорвётся!
— Ну, а если не муха подойдёт, а пчела, — разорвётся эмпуза или нет?
— Нет, не разорвётся.
— Значит, в пчёл они не стреляют, эти эмпузы?
— Эти нет. Но у пчелы есть тоже свой грибок-паразит. Он попадает в соты и портит их. Ну, конечно, такие грибки не полезны, а даже очень-очень вредны.
«Хлоп!» — треснуло что-то на площадке. Профессор высунул голову и сказал:
— Ещё пяток мух готов! Скоро и они протянут ноги.
И действительно, вскоре вся площадка покрылась мушиными трупами.
Путь к озеру был свободен.
После обеда Иван Гермогенович решил сходить на берег посмотреть славный «Карабус». На месте ли он? Не сорвало ли его ветром? Не повалило ли набок?
Иван Гермогенович собрал ворох паутинных верёвок, взвалил верёвки на плечи и, сунув за пояс острый камень, направился к выходу.
— Ну, Валя, пошли! Ты, надеюсь, поможешь мне?
— Конечно, помогу, если только…
— Если только — что?…
— Если на площадке нет ни одной мухи…
— Нет и не будет! — ответил Иван Гермогенович.
— А новые? Не прилетят?
— Ни в коем случае. А если даже и прилетят, то погибнут тотчас же. Ведь наша площадка теперь заминирована эмпузой.
Успокоенная Валя двинулась к выходу.
— А я? — вскочил с матраца Карик.
— А ты лежи! Поправляйся! Мы и сегодня без тебя справимся.
— Без меня? — возмутился Карик. — Да знаете ли вы, что такое грот-мачта? А что такое бизань? А кливер? А шкоты? А брамсели?
— Ну, ну, — усмехнулся профессор, — смотрите, какой волк морской!
— И не волк, и не морской, а в кораблях кое-что понимаю! — с гордостью ответил Карик, который слышал все эти морские названия от одного знакомого моряка.
— Ну, если так, идём! Ничего не поделаешь. Только осторожней, не повреди больную ногу.
— Настоящее мамаево побоище! — сказал Иван Гермогенович, пробираясь между мёртвыми мухами.
Валя старательно обходила трупы, искоса поглядывая на них. Хотя мухи были мёртвые, но… всё-таки уж лучше держаться от них подальше.
— Стойте! — закричал вдруг Карик. Профессор и Валя быстро оглянулись. Карик стоял около большой мухи, которая лежала, широко раскинув крылья.
— Что ты, Карик?
— Смотрите, — ответил Карик, приподнимая обеими руками прозрачное крыло мухи. — Парус! Понимаете?
— Понимаю! Конечно, понимаю! — обрадовался Иван Гермогенович.
Он подошёл к мухе и, пошевелив её гремящее крыло, сказал:
— Прекрасный выйдет парус! Воспользуемся!
Вытащив из-за пояса острый камень, профессор взобрался на муху и сильным ударом отсек крыло. Крыло упало к ногам Карика.
— Одного мало, — сказал Карик, поднимая и рассматривая его. — Этого хватит только на кливер. А нам ведь нужны паруса и для грот-мачты.
— Что ж, можно и для грот-мачты, — сказал профессор.
И принялся ловко отсекать острым камнем гремящие крылья и сбрасывать вниз. Ребята складывали их в кучу. Наконец Карик сказал:
— Пожалуй, хватит!
Они уложили крылья стопкой одно на другое, как укладывают листовое железо.
— Вот видите, — говорил весело Карик, придерживая крылья руками, — уж я-то знаю, какие паруса нужны. Я как только увидел эти крылья, так сразу понял, что с ними надо делать!
— Ладно, ладно! — посмеивался Иван Гермогенович. — Расхвастался! Придерживай-ка получше крылья, не то мы растеряем половину по дороге.
С большим трудом путешественники дотащили тяжёлую кладь до берега.
«Карабус».
— Настоящий корабль, — сказал Карик, — только парусов не хватает.
— А вот сейчас и паруса будут! — отозвался Иван Гермогенович.
Перетащив мушиные крылья на корабль, путешественники приступили к его оснастке.
Карик взобрался на мачту.
— А ну-ка, давайте сюда крылья и верёвки! — крикнул он сверху.
Работа закипела.
Профессор подавал Карику крылья, а Карик привязывал их к мачте одно над другим, и скоро грот-мачта покрылась прозрачными парусами-крыльями.
В крыльях зашумел ветер. Паруса «Карабуса» задрожали. И вдруг кол, на который была накинута верёвка, затрещал и переломился.
— Ой! — крикнула Валя.
— Что случилось? — спросил сверху Карик. Но ему никто не ответил. Просунув голову между крыльями, он увидел профессора, который стоял по пояс в воде и, побагровев от натуги, подтягивал корабль к берегу.
— Отвязалась? — спросил Карик.
— Да нет! Это оса перегрызла кол!
От удивления Карик даже сполз с мачты на палубу.
— Оса? — спросил он. — Что же она, дура, что ли, чтобы палки есть?
— Вовсе нет, — сказал Иван Гермогенович, наматывая пойманную верёвку на толстый пень. — Палок оса не ест, но они нужны ей для приготовления бумаги, а бумага нужна осам для постройки гнезда.
Валя широко открыла глаза:
— Осы умеют делать бумагу?
— Да… Они, кстати, и человека научили делать бумагу из древесины, — ответил Иван Гермогенович и прочёл ребятам целую лекцию об осах, о древесине, о старинных, давно забытых открытиях. — Было время, — рассказывал Иван Гермогенович, — когда бумагу приготовляли из одних только тряпок. Но шведский учёный Яков-Христиан Шефер, который жил в восемнадцатом веке, исследуя жизнь насекомых, научился у них делать бумагу из древесины. Рассматривая однажды гнездо осы, он заметил, что оно сделано из материала, который похож на бристольский картон. Он проследил за работой ос. И тут Христиан Шефер обнаружил, что осы жуют кусочки древесины и приготовляют из неё отличную бумагу. Но в то время на открытие Шефера никто не обратил внимания. Прошло ещё пятьдесят лет. Другой учёный, Келлер, напомнил людям про открытие Шефера, и напомнил как раз кстати. В бумаге в то время уже сильно нуждались, а тряпок не хватало… Попробовали делать бумагу, как делают её осы, из древесины… Сначала ничего не выходило, но потом дело наладилось. С тех пор почти вся бумага изготовляется исключительно из древесины.
— А зачем же осы делают бумагу? — спросила Валя. — Разве оса эвмена из бумаги сделала кувшин, в котором мы сидели?
— Ну, так то была оса эвмена. А ведь кроме осы эвмены есть ещё двадцать тысяч видов других ос. И все они по-разному строят свои гнезда. И по форме разные и по размерам. Оса амазонская полибия, например, строит гнезда величиной с человеческий рост. Эти огромные гнезда висят на деревьях, словно корзины с ручками. А вот оса ординер имеет гнездо величиной с куриное яйцо. Есть осы, которые строят свои гнезда наподобие трубчатых камер. Осы полисты строят свои гнезда прямо под открытым небом, без «крыши». Есть осы, строящие гнезда на деревьях, а есть немало и подземных ос.
— Ну, хорошо, — сказал Карик, — они делают бумагу. Но не такую же хорошую, какую делают люди?
— Напрасно так думаешь. Многие осы приготовляют бумагу лучше человека. Бумага осы не боится ни снега, ни дождей, не рвётся от ветра. Вот если станешь энтомологом — попробуй разгадать секрет приготовления бумаги осами. Такая бумага будет очень полезной людям. А ты о чём задумалась, Валя?
— Я думаю, как бы поскорее уйти отсюда. Если они уже грызут наш причал, значит, они где-то недалеко от нас. Я боюсь их. Пойдёмте домой!
— Ну что ж, — сказал Иван Гермогенович, — домой так домой. Пошли!
И путешественники вернулись в свою пещеру.
Утром чуть свет они перекатили на корабль последние бочки с мёдом, перенесли волосяные матрацы, захватили и яйца светляков.
Одно яйцо как сигнальный фонарь Карик прикрепил к верхушке мачты.
Суетился он, пожалуй, больше всех. И немудрено. Ведь он так долго болел и так мало приложил сил для спуска и оснастки корабля, что ему теперь необходимо было работать больше Вали и профессора.
— Эй, на юте! Подобрать шкоты!
Валя смотрела на него широко открытыми глазами.
— А что такое «на юте»? — спрашивала она.
— Ну-у-у… Ясно что! Где ты стоишь сейчас — это и есть ют!.. На корме, значит… Эй, юнга Валентина, шкоты подбери!
— А что такое «шкоты»?
— Не знаешь, что такое шкоты? Шкоты — это верёвки.
— А нельзя ли, — спросил Иван Гермогенович, — верёвки называть верёвками, а корму кормой?
Карик горько усмехнулся:
— Можно, конечно, но тогда нас надо называть не моряками, а плавучим детским садиком.
— А мы уже моряки?
— А кто же? Пассажиры? Нам же вести корабль приходится. А если мы моряки, нам и разговаривать надо на морском языке.
Перетаскивая груз на «Карабус», отважные мореплаватели обливались потом, но как только корабль был нагружен, все уселись на палубе, осматривая размещённое на корабле снаряжение.
— Кажется, все перенесли! — сказал профессор. — И продукты, и матрацы, и снасти.
— Жалко, что не попался нам ручейник, — сказала Валя. — У него мягкая шёлковая паутина. Такие матрацы были бы лучше волосяных.
— Неженка! — сказал Карик. — Настоящие моряки даже на голых досках должны спать. Море неженок не любит.
— Но я, — сказал профессор, — не собираюсь быть моряком. Да и Валя, думаю, не мечтает о море. Поэтому ты можешь спать на волосяном матраце, а мы с Валей поищем что-нибудь помягче.
— Тут есть ручейники? — спросила Валя.
— Ну, свои домики выстилают мягким пушистым шёлком не только ручейники. Тонким шелковистым веществом выстилают свои гнезда трубки и звонцы, или, как их ещё называют, комары-дергуны. Немало и других насекомых могут одолжить нам мягкую подстилку. Я могу сходить поискать.
— Да нет! Доплывём и на волосяных матрацах! — сказала Валя. — Я боюсь остаться без вас. А вдруг опять кто-нибудь утащит нас или вас.
— Правильно! — закричал Карик. — Уж если ехать — так ехать.
— Ладно! Поехали! — сказал профессор. — Командуй!
Карик подбежал к парусам, взял в руки шкоты.
— Отдать концы! — закричал он громовым голосом. — Марсовые, по местам! Поднять сигналы!
Профессор выбрал причальную верёвку, аккуратно сложив её на корме.
«Карабус» был готов к дальнему плаванию.
«А хорошо бы, — подумал Карик, — пальнуть из пушки перед тем, как покинуть гавань…»
Но, к сожалению, пушки не было.
Карик прошёл по кораблю, переваливаясь с боку на бок, как заправский моряк, оглядел свою команду и тихо плюнул за борт.
Минута была торжественная.
— Внимание!
— Зюйд-вест! Полный вперёд, тысяча чертей и одна ведьма!
— Есть, капитан! — гаркнул Иван Гермогенович, весело подмигнув Вале.
«Карабус» дрогнул, качнулся, точно раздумывая, плыть ему или остаться в гавани, и тихо отошёл от берега.
— Полный вперёд! — крикнул бравый капитан.
…Дул ветер. По воде бежали белые барашки. Корабль качало, подбрасывало на волнах. Тёплые брызги летели в лицо мореплавателям. Славный корабль мчался, черпая бортами воду.
Вокруг «Карабуса» шныряли огромные водяные чудовища. Они обгоняли корабль, выпрыгивали из воды, резвились, точно дельфины. Одно животное, похожее на кролика с рогами оленя, но совершенно прозрачное, долго плыло рядом, не отставая от корабля путешественников. У этого причудливого спутника «Карабуса» можно было разглядеть сквозь прозрачную оболочку все его внутренности.
— Кто это? — спросила Валя.
— Самая обыкновенная водяная блоха, — ответил профессор.
Валя стукнула её по голове палкой. Блоха исчезла.
Мимо, обгоняя корабль, промчалось что-то, очень похожее на подводную лодку. Животное плыло под водой, а на поверхности был виден только пенящийся след. Это животное чуть было не налетело на «Карабус», но в самую последнюю минуту круто свернуло вправо и быстро исчезло под водой.
— Кто это? — прошептала испуганная Валя.
— А это, — ответил спокойно Иван Гермогенович, — самая обыкновенная улитка-прудовик.
— Водяная улитка?
— Угу!
— Как же она передвигается?
— Вот этот вопрос, — сказал улыбнувшись Иван Гермогенович, — был самым трудным для всех учёных, однако и он разрешён блестяще. Водяная улитка-прудовик путешествует, как это ни странно, вниз головой. Вытянув свою единственную ногу, она выделяет на поверхность воды слизь, прикрепляется этой слизью к плёнке воды и скользит по ней, как по льду.
— Но она же, в таком случае, не видит.
— Прекрасно видит. Ведь её глаза находятся на ноге.
— Вот это здорово! — удивился Карик.
— Н-да! — промычал Иван Гермогенович, — Что ж тут удивительного? Мы уже встречали хищных животных, у которых нет рта, и животных, которые слушают ногами. Если вы увидите когда-нибудь самого обыкновенного сверчка, обратите внимание на колени его передних ног. Белый диск на ногах сверчка — это ухо, которым он слушает. Такие же уши вы найдёте у кузнечиков и термитов. Но если можно слушать ногами, то почему ноги не могут видеть? Водяная улитка глядит на мир ногами и видит все преотлично. Впрочем, в этом удивительном мире можно встретить ещё более странные существа. И это не чудовища из сказок Андерсена и Гримма. Все они живут рядом с нами, в самой замечательной сказке, которая называется «жизнь». О, я мог бы рассказать вам такие чудесные истории об этих животных, которые занимательнее, чудеснее любой сказки. Однако я так часто читаю лекции о жизни насекомых, что боюсь, как бы вы не подумали, будто я разыскал вас не для того, чтобы вместе с вами вернуться домой, а для того лишь, чтобы читать вам лекции. — Профессор откашлялся. — А не спеть ли нам, друзья, песню юнги? Про весёлый ветер! Про моря и голубые просторы!
И он запел хрипло:
— Смотрите, смотрите! — торопливо закричала Валя, прижимая к ушам ладошки, потому что Иван Гермогенович пел все песни на один мотив, да и не пел даже, а выл таким голосом, каким, наверное, и ногами петь было бы неприлично. — Смотрите, плывёт что-то полосатое. Видите? На самом дне? Под «Карабусом»?
Профессор взглянул через борт. «Карабус» мчался над полосатыми глыбами. Они лежали на дне водоёма, словно затонувшие корабли.
— О! — сказал он и небрежно махнул рукой. — Эти не плывут и вообще не плавают. Это — обыкновенные ракушки. Бывшая пища человека. Когда-то, очень давно, ракушки были для людей тем же самым, чем сейчас является для нас хлеб. Но теперь мы смотрим на этот бывший хлеб с брезгливостью.
— Не думаю, — сказал Карик, — что ракушки вкуснее хлеба.
— Ты прав, — согласился Иван Гермогенович, — но всё-таки жаль, что такое огромное количество пищи пропадает напрасно. Ведь эти ракушки можно было бы собирать миллионами центнеров.
— Но для чего же, если их не едят?
— В Германии, например, их собирают, варят в больших котлах и…
— Неужели едят?
— Нет!.. Ими кормят свиней… От такой пищи свиньи быстро жиреют и мясо у них становится исключительно нежным и вкусным.
Так прошло несколько часов.
«Карабус» мчался на всех парусах. Но вот солнце поднялось высоко и ветер стих.
Теперь корабль лениво тащился по мёртвой зыби, еле-еле покачиваясь. Паруса обвисли. Капитан приуныл.
Путешественники сели у борта, свесили в прохладную воду ноги.
Подводные леса, над которыми плыл «Карабус», остались позади. Теперь сквозь толщу воды можно было видеть холмистое, серое дно.
По склонам подводных холмов ползали, извиваясь и сплетаясь друг с другом, огромные красные змеи. Их было так много, что в некоторых местах они покрывали дно словно красным живым ковром.
— Смотрите, сколько тут водяных змей! — закричала Валя.
— Да какие же это змеи? Самые обыкновенные кулициды хирономус… А попросту, по-русски, личинки комара-дергуна… Любимая пища мелкой рыбёшки.
— Но как их много!
— А это хорошо, что много. Чем больше таких личинок в прудах, озёрах и реках, тем больше в них рыбы. Ведь это единственный для многих рыб корм. Не будь в воде личинок дергуна — не было бы у нас плотвы, окуней, ершей, язей, лещей, голавлей.
— Смешное какое название — дергуны. Почему их так зовут?
— Да потому, что они неустанно сучат, дёргают ногами, словно стараются стряхнуть что-то с ног.
— А я и не знала, что комаров называют дергунами.
— Нет, — сказал Иван Гермогенович, — так называют только один вид комаров. У других комаров — другие названия.
— Как? — удивился Карик. — Разве комары бывают разные? Я думал, все комары на один лад.
— О нет, их сотни видов. В одном только нашем районе есть комары-дергуны, комары-толкунчики, бородатые комарики, комары-долгоносики, малярийные комары, комары перистоусые, комары земноводные, комары обыкновенные. У нас есть даже снежный комарик.
— Белый?
— Нет! Снежным он называется потому, что живёт на снегу.
— Разве и зимой комары живут?
— Жизнь не прекращается ни летом, ни зимой, — ответил Иван Гермогенович. — Летом ползают, прыгают и летают одни насекомые, зимой — другие. Например, у нас на снегу можно встретить снеговых блох, снежных червей, снежных паучков, ледничников, бескрылых комариков и ещё много-много других живых существ.
— А комары все кусаются? — спросила Валя, боязливо поглядывая на личинку дергуна.
— Личинка не кусается, да и взрослый дергун не трогает ни человека, ни других животных. А вообще-то что такое, в сущности, укус нашего комарика? Так! Чепуха! Пустяки! — Иван Гермогенович погладил бороду и улыбаясь сказал: — Вот на острове Барбадосе комары кусают, так это действительно, я вам скажу, кусают!
— А что? Очень больно? — прошептала Валя.
— Чувствительно… Там, между прочим, был такой случай. В городе Веракруце какая-то женщина заснула летаргическим сном. Её родственники решили, что она умерла, потому что лицо у неё было восковое, а сама она холодная как лёд. Ну, её, понятно, положили в гроб, а гроб вынесли на веранду.
— Ну и что же?
— И вот, лишь только наступила ночь, как на веранду налетели тучи барбадосских комаров. Они густо облепили мнимоумершую и принялись её так жалить, что она проснулась, схватила с перепугу крышку гроба да так, с крышкой в руках, и выбежала на улицу.
— И уже больше не умирала? — спросил Карик.
— Да, после этого она жила до самой смерти.
Вдруг Валя вскочила и закричала:
— Ой, смотрите, какая барбадоска плывёт! Уй-юй-юй!
Под водой в стороне от корабля мчалось длинное серое животное с огромной головой. Все оно было точно сшито из кусков. Широкий хвост, похожий на три петушиных пера, извивался с поразительной быстротой.
Животное время от времени останавливалось, вытягивалось, как струна, и вдруг быстро-быстро надувалось. Надувшись до отказа, оно отбрасывало назад упругую струю воды. Этой струёй оно отталкивалось, двигаясь вперёд, как ракета.
— Личинка стрекозы! — сказал профессор.
— Вот бы нам её, — сказал Карик, — вместо мотора.
Профессор засмеялся:
— Ну, с таким мотором нам, пожалуй, не справиться. Личинка стрекозы, друзья мои, очень опасная зверюга. Она нападает даже на мелкую рыбку и пожирает её. А ведь любая рыбёшка по сравнению с нами — целый кит.
— А вот и её мама-стрекоза! — сказала Валя. — Смотрите, куда это она лезет?
— Чего это она? — удивился Карик. — Топиться вздумала, что ли?
Валя поглядела на стрекозу, подумала немного и нерешительно сказала:
— Наверное, она пришла свою личинку навестить. Соскучилась, вот и пришла. Очень даже просто!
Профессор засмеялся.
— А ещё проще и вернее вот что, — сказал он. — Стрекоза опускается под воду, чтобы отложить яички.
— Ух, страшная какая! — сказала Валя.
— Что ты, она очень красивая! — возразил Иван Гермогенович. — Недаром немцы дали ей поэтическое имя — вассерюнгфер — водяная дева, а французы называют стрекозу демуазель, что по-русски значит «девица».
В это время по озеру побежали волны. Паруса зашумели. За кормой заплескалась вода.
— Команда, по местам! — закричал Карик.
— Есть, капитан! — ответил Иван Гермогенович.
Карик забрался на мачту.
«Карабус» плыл, лавируя между зелёными плоскими островами; это были мясистые листья кувшинок и белых лилий.
Наконец «Карабус» вышел на чистую воду.
Вдали, за синевой озера, сверкающей под солнцем, он увидел туманный берег. Берег почти сливался с водой.
Облака лежали над голубой полоской земли как белые ватные горы.
Когда Карик присмотрелся, он заметил на горизонте крошечную, тонкую, как булавка, чёрточку. Наверху трепетало что-то очень похожее на красную пушинку.
— Вон он, маяк! Держите, Иван Гермогенович, вправо. Так, так! Ещё правей! Натяните правые шкоты, тысяча чертей! Ещё! Ещё! Стоп! Так держать!
— Есть так держать! — гаркнул профессор.
Прямым курсом «Карабус» помчался к берегу. И вдруг все кругом зазвенело, запело. Пела вода, пело небо.
Карик испуганно оглянулся и торопливо спустился с мачты на палубу.
Профессор стоял, задумчиво прищурив глаза, и, склонив голову набок, слушал удивительную музыку.
Казалось, тысячи скрипок и флейт играли несложную, но очень приятную песенку.
— Удивительно нежная музыка, не правда ли? Можно подумать, будто поют сказочные морские сирены, а между тем это поёт ансамбль водяных хищников.
— Кто они?
— Свирепые хищники! Клопы-кориксы. Обжоры и разбойники. Но до чего же талантливы, шельмецы. Какая удивительная музыкальность!
— Как же они поют? Разве у клопов есть голос?
— Поют они ногами, — сказал Иван Гермогенович, блаженно улыбаясь, слушая хор хищников с закрытыми глазами. — Клопы-кориксы, клопы-гребляки, клопы-гладыши потирают передними ногами свои хоботки, словно щетинками по зубчикам музыкального ящика, а трение порождает музыку. Кстати, среди насекомых певцов и музыкантов немало. Но самое музыкальное насекомое — это, конечно, цикада. У неё и самый сложный музыкальный орган.
— Вот смешно как, — засмеялась Валя. — И поют ногами, и слушают ногами.
— Не все ногами слушают. Комары, муравьи и бабочки слушают усиками… И слушают по-разному, и поют по-разному. Сверчки, например, любители хорового пения, но многие насекомые выступают как солисты.
— Интересно, почему они поют? Потому, что весело, или потому, что скучно? — спросила Валя.
— Видишь ли, одни насекомые поют, как бы аукаясь. Все их песни — это перекличка. «Ау, я здесь! — поёт один. — А ты где?» — «Я тут, я тут!» — отвечают другие. «Держитесь все вместе!» — поют они уже хором. Другие насекомые, как, например, цикады и кузнечики, пугают своим пением врагов. «Я очень страшный! — Поют они. — Не подходи ко мне, если дорожишь своей жизнью!»
«Карабус» мчался на всех мушиных парусах, и с каждой минутой отлогий берег становился всё ближе и ближе.
Скоро можно было уже видеть песчаные отмели, прибрежные камни и травяной лес.
— Где будем швартоваться? — спросил деловито Карик.
— Да где хочешь, — ответил Иван Гермогенович, поглядывая на берег, — немножко ближе, немножко дальше — это не так и важно сейчас, ведь нам всё равно придётся пешком тащиться.
Валя вздохнула:
— Неужели опять пешком? Ох, и надоело мне!
— Ничего, Валя, потерпи, — сказал Иван Гермогенович, — когда-нибудь, надеюсь, наше путешествие всё-таки кончится. Мне и самому хотелось бы поскорее домой попасть. Меня же студенты в университете ждут!
Профессор вдруг захохотал:
— Вот если бы мои студенты увидели меня на этом кораблике из дубового листа, под парусами из мушиных крыльев, что бы они сказали?! Ведь меня сейчас любой из них мог бы в жилетный карман посадить, за пояс заткнуть! Ха-ха-ха!
…Был полуденный час.
«Карабус» тихо подошёл к берегу и остановился, лениво покачиваясь на лёгкой зыби.
Путешественники вышли на берег.
За ближним лесом торчала чёрная мачта-маяк.
Казалось, она находится совсем рядом, стоит только пройти через этот лесок — и вот она.
Карик оглянулся. Посмотрев грустно на славный «Карабус», он помахал на прощанье рукой и тяжело вздохнул:
— Прощай, «Карабус»! Не забывай своего капитана!
— А я думала, мы до самого маяка доедем! — сказала Валя.
— Напрасно думала! — пожал плечами профессор.
— Тогда зачем же мы нагрузили на корабль столько продуктов?
— Как это зачем? — возмутился Карик. — А если бы началась буря? А если бы нас выбросило на какой-нибудь необитаемый водяной лист? Что бы ты стала есть?
— Верно, — сказал Иван Гермогенович, — надо быть предусмотрительным, когда отправляешься в путь. Лучше потом выбросить лишнее, чем умереть с голоду.
Через два-три часа профессор и ребята расположились на опушке леса и плотно позавтракали.
Иван Гермогенович встал, вытер лепестком усы, бороду, руки и сказал:
— Ну, а сейчас мы с на…
Профессор не договорил. Отбросив прочь лепесток, он проворно, как мальчик, взбежал на ближайший пригорок.
— Так, — сказал он, глядя вверх, — очень хорошо! Прекрасно! Просто замечательно!
Ребята тоже подняли головы.
Над лесом мчались на широких, точно стеклянных, крыльях какие-то тяжёлые мохнатые чудовища.
Не их ли разглядывал Иван Гермогенович?
— Осы! — сказал Карик.
— Не осы, а шмели! — поправил профессор.
Тёмные, с золотом, шмели кружились над густыми зарослями травяного леса, кружились и опускались на странные деревья, у которых вместо кроны были огромные лилово-красные шапки. Шмели садились на эти шапки, копошились в них, а потом, взмыв вверх, летели в сторону маяка и там исчезали, — должно быть, садились на землю.
Профессор схватил ребят за руки и, пристально посмотрев на них, сказал:
— Вот что, друзья мои, мне пришёл в голову очень смелый план… Дальше мы полетим на шмелях.
Ребята испуганно попятились.
— На шмелях?… Я… я не хочу на шмелях! — сказала Валя. — Я боюсь.
Профессор обнял Валю за плечи:
— Не бойся, голубчик! Это совсем безопасно. Ведь летают же личинки жука-майки на пчёлах, и пчелы их не трогают.
— Может быть, лучше на пчёлах полететь? — спросил Карик.
— Нет, на пчёлах нельзя! Пчелы утащат к себе в улей, и там нам конец будет. А шмели понесут нас прямо к маяку. Наверное, у них там гнезда. Видите, куда они летят? Значит, нам больше подходит шмель, а не пчела.
— Нет, я всё-таки боюсь! — замотала головой Валя. — Я…
— Да ты постой, — перебил её Иван Гермогенович, — я расскажу тебе подробно, как путешествуют на пчёлах личинки жука-майки, и, надеюсь, после этого ты перестанешь бояться.
Профессор сел на пригорок, усадил ребят рядом с собой и начал:
— Очень прошу вас, друзья мои, не смешивать жука-майку с майским жуком. Это далеко не одно и то же. У жука-майки есть одна удивительная особенность… Почти как правило, у всех насекомых бывает три превращения: из яйца выходит личинка, потом личинка становится куколкой и наконец куколка превращается в совершенное насекомое. Ну, а вот у жука-майки целых четыре превращения: яйцо, личинка-триунгулина, потом просто личинка, куколка и наконец взрослый жук-майка. Запомните: триунгулина. Так вот, эта триунгулина питается только пчелиным мёдом… А как найти ей соты?… Кто покажет ей дорогу к пчёлам? Кто отнесёт её в улей?
— Её мама! — сказала Валя.
— Ну, на маму не приходится надеяться, — усмехнулся Иван Гермогенович. — Когда личинка вылезет из яйца, её мамы часто уж и на свете нет… Чтобы попасть в пчелиное гнездо на полное иждивение, триунгулина должна забраться на цветок и, притаившись, ждать пчелы. Лишь только пчела опустится на цветок, триунгулина хватает её лапками за мохнатую шубу и держится до тех пор, пока пчела не перенесёт её к себе… Поняла, Валя? А теперь ты подумай: какая-нибудь глупая триунгулина и та не боится воздушных полётов; так неужели же ты испугаешься?
— Так то триунгулина, — вздохнула Валя, — она же глупая!
— Да брось ты трусить, Валя, — сказал Карик. — Если мы не полетим на шмелях, нам придётся идти пешком, может быть, целых три недели, а может быть, и месяц. Да ещё неизвестно, что с нами случится. В пути мы можем встретить тысячи опасностей. Какой-нибудь жук слопает нас, или гусеница раздавит, или бабочка смахнёт в пропасть. Уж лучше на шмелях! И… и вообще пионеры не должны трусить.
— Ладно, поехали на шмелях! — сказала Валя дрожащим голосом. — На какой цветок нужно лезть?
— Вот на этот! На красный огромный шар, который качается наверху. Это красный клевер. Любимый цветок шмеля.
По высокому стволу Иван Гермогенович и ребята вскарабкались на лилово-красную шапку клевера и спрятались между его трубочками, которые таили в себе капли чистого, светлого мёда.
— А скоро шмель прилетит? — шёпотом спросила Валя.
— Почём я знаю? — также шёпотом ответил Карик.
— Тише вы! — зашипел профессор.
Наконец над их головами загудели крылья. Широкая тень заслонила небо, как будто на солнце набежала туча.
Валя прижалась к брату. Сердце её стучало, руки и ноги тряслись. Она хотела что-то сказать, но губы не слушались.
— Приготовьтесь! — чуть слышно сказал профессор.
Валя украдкой стиснула Карику руку.
Но что было дальше, Карик и Валя не поняли. Огромное волосатое тело опустилось на них, точно тяжёлая медвежья шуба.
Ребята услыхали глухой голос профессора:
— Хватайтесь крепче!
Они вцепились руками в шерсть и в ту же минуту вихрем взлетели вверх.