До сессии оставался один день.
Со всех сторон Страны советов уже прибывали делегаты. Москва за несколько дней превратилась в шумный, оживленный город.
Широкие проспекты гудели от сигнальных сирен. Толпы народа двигались по тротуарам плотными рядами. В ресторанах с утра до поздней ночи толкались люди. Десятки новых, запасных столовых, буфетов, закусочных и ресторанов открывались через каждые два часа. Начали работать театры. На площадях появились полотна телекинорадиоприемников. По широким лестницам музеев и библиотек вверх и вниз тянулись бесконечными потоками посетители. По вечерам с крыш домов неслись песни. Пели улицы и площади. Пели дома и мостовые.
Павел бродил среди этих шумных, веселых делегатов, рассеянный и озабоченный. Волнуясь, он ловил на лету отдельные фразы о предстоящих работах сессии, стараясь угадать по настроениям, по еле уловимым интонациям голосов решение о своей работе.
Обедая, он вмешивался в разговор соседей, ловко направляя беседу в нужном ему направлении, и с биением в сердце прислушивался к тому, что говорят о Звездном клубе.
Но все его попытки угадать настроение отдельных делегатов неизменно сталкивались с одной и той же фразой:
– Подождем доклада… Сейчас говорить об этом - преждевременно… Послушаем, что скажет Иванов.
Он похудел, потерял аппетит, сон его стал беспокойным.
В последний вечер перед сессией он не мог найти места в этом большом городе. Какая-то неведомая сила гнала его из одного конца Москвы в другой, из театра в сады, из садов в рестораны.
Не имея возможности убежать от самого себя, от внутренней тревоги, охватившей все его существо, он отыскал Киру и несвязными словами рассказал ей о своем настроении.
– Измучился за эти дни… Места нигде не могу найти…
– Попробуй представить худшее… Представь себе, что работать тебе не придется в этом году.
– Я не могу представить этого. Не могу уже потому, что это было бы неслыханным насилием над личностью. Укажи в нашей истории, в истории социалистического общества, хотя бы один случай, когда бы коллектив вмешался в личную жизнь члена общества… Мы гордимся тем, что способности каждого особенно пышно расцветают в наше время. Мы знаем, что к индивидуальным наклонностям каждого из нас коллектив относится бережно и любовно, и вдруг…
– Ты забываешь одно, - перебила его Кира, - коллектив не может культивировать того, что может быть для него вредным.
– Да черт возьми! - не выдержал Павел, - а я-то для кого стараюсь? Я для кого из кожи лезу? Для себя?
– Тем больше причин для коллектива распоряжаться твоей работой.
– А я сам?
Кира с досадой пожала плечами:
– Ты хочешь противопоставить себя коллективу. Ты считаешь себя самым лучшим и самым умным.
Павел покраснел.
– Я не имел таких мыслей. Но я хотел сказать, что при таком порядке вещей мы можем потерять свою индивидуальность!
– Ты сам не веришь тому, что говоришь. Ты отлично знаешь, что наша система воспитания и отношение коллектива к отдельным членам общества направлены к тому, чтобы помочь каждому выявить себя во всем объеме своих способностей… Вспомни капиталистический мир, где величайшие таланты гибли от голода, и взгляни на наше общество. Будь ты даже самым бездарным маляром, обладая в этой области способностями телевокса, - и тогда, даже в этом случае, если ты почему-либо решишь, что у тебя в груди шевелится талант художника, коллектив сделает все, - чтобы помочь тебе в твоей работе. Лучшие художники возьмут над тобой шефство. Лучшие профессора искусства займутся твоей теоретической подготовкой. Прекрасное ателье будет предоставлено в твое полное распоряжение. Проявляй себя. Работай. Совершенствуйся. А если из тебя ничего не выйдет и если ты всуе возомнишь себя поэтом, - то коллектив не сделает тебе ни одного упрека. Так же бережно и любовно он поставит тебя в иные условия для роста твоего поэтического призвания.
Индивидуальность? - усмехнулась Кира. - Его угнетают? Ты напоминаешь старого мещанина, который боялся социалистического общества только потому, что его бесцветная личность могла раствориться в коллективе. Он представлял наш коллектив, как стадо животных, как коллектив потертых, стандартных личностей, таких же как сам. Да это было бы страшно. Но разве наш коллектив таков? Точно в бесконечной гамме каждый из нас звучит особенно и неповторимо, но все мы вместе под опытными виртуозными пальцами Экономики соединяемся в гармоническое целое, в прекрасную человеческую симфонию…
– Ты, кажется, принимаешь меня за выходца из старого мира. Я сам все это знаю.
– Я не считаю тебя хуже того, что ты есть.
– Да ведь живой я человек?
– Волнуйся! Но говорить при этом глупости вовсе не обязательно. Ты даже не знаешь, что решит завтра сессия, а уже авансом сыплешь гром и молнии.
– Побыла бы ты в моем положении хотя бы две декады…
– Но, Павел… Ведь это же исключительное положение. Сейчас, когда остро встал вопрос об энергетике, нечего даже и обижаться на коллектив, если он не сочувственно отнесется к твоей работе. И, наконец, решающее-то слово принадлежит тебе. Ты можешь работать, вопреки воле коллектива. В материалах тебе не откажут. Этого бояться нечего.
– Хорошо. Я буду работать, а на меня станут смотреть, как на волка? Спасибо.
– Так ты хочешь получить общественную поддержку, игнорируя интересы общества? Я так тебя поняла?
– Ох, оставь пожалуйста. Я сам не знаю, чего хочу. У меня голова идет кругом.
– Тогда - прекратим этот разговор.
– Хорошо! - покорно сказал Павел.
Они замолчали.
* * *
На другой день все шестьдесят подъездов дома Совета ста принимали делегатов всех клубов Республики. Гигантские стены розового мрамора поднимались в небо. В огромных стеклах, точно в тихих заливах, плескалось солнце. Толпа людей перед домом-гигантом была похожа на полчища муравьев.
Пневматические лифты-экспрессы безостановочно курсировали между этажами. В стеклянных, залитых солнцем галереях катилась толпа, не останавливаясь ни на одно мгновенье.
Павел вошел вместе с делегатами в подъезд и поднялся на второй этаж, где находился амфитеатр для гостей, а также для тех, кто был лично заинтересован в решениях сессии по тому или иному вопросу.
Заняв свободное место, Павел поднял голову вверх, к прозрачному куполу дома Совета ста, уходящему в голубую синеву, в которой растворилось стекло крыши, создавая впечатление пустоты. Плывущие над куполом белые облака усиливали это впечатление еще больше.
Павел посмотрел по сторонам.
Сверху, почти от самого купола, уступами спускались кольца амфитеатров, заставленные пюпитрами.
Пюпитры бежали с головокружительной высоты вниз, наступая широкими потоками на середину. И только у самой середины, где на глыбе мрамора стоял изогнутый в подкову огромный стол с массивными креслами сзади, они смыкали свои ряды, охватив глыбу мрамора строгим полукругом.
Шумная, густая толпа делегатов катилась в проходах, заполняя свободные места перед пюпитрами. Бесчисленное множество усилителей, точно рассыпанные пуговицы, чернели всюду, где только останавливался глаз.
Прямо перед собой, над глыбой мрамора, Павел увидел спокойного и сильного Владимира Ленина.
Суровое, с гранитным чертами, лицо Иосифа Сталина бесстрастно поднималось над шумными амфитеатрами.
Знакомые с детства лица всех борцов за социализм стояли плечо в плечо с вождями партии. Вся задняя стена представляла собою изумительное произведение скульптуры, на этой стене тысячи художников воспроизвели барельефные портреты громадной ленинской партии, положившей начало социалистическому строительству.
…До открытия сессии оставалась одна минута. Члены Совета ста, один за другим, появлялись на возвышении, обходили стол и усаживались на свои места.
Вот вынырнул суетливый Коган. Наклонив голову вниз, он тыкался то в одно, то в другое кресло, потом, присев с краю, быстро вскочил и побежал в другой конец стола.
Вот появился Молибден. Сохраняя свой обычный вид, - высокий и большой, - он, как всегда, прямо держал крупную голову, как всегда, размеренно и бесстрастно прошел мимо стола и опустился в кресло.
За Молибденом шел Владлен Осипов. Это был маленький, необыкновенно подвижный человек, с глубоким взглядом блестящих странно-голубых, словно прозрачных глаз. За его спиной появился Неон Берг, казавшийся совсем молодым человеком. Под шапкой серебристых седых волос светились глаза, в которых метался лихорадочный огонь. С грустным, сосредоточенным видом просеменил Феликс Родэ.
Прошел к своему месту высокий, с величественной осанкой, Ларион Федин.
Подняв перед собой тяжелую могучую руку с тонкими холеными пальцами, медленно двигался старый Андрей Ермаков. И, точно медведь, лохматый и взъерошенный, прокатился перед столом шумный Гамов. Он упал в кресло, сжался в комок и, запустив одну пятерню в голову, другую в бороду, принялся рассматривать делегатов маленькими, колючими глазами.
Один за другим занимали места члены Совета ста, старые знакомые всей Республики.
Самое лучшее, самое талантливое, лучшие из лучших, цвет и гордость Страны советов - было представлено здесь, за столом.
Убеленные сединами, имеющие за плечами крупные заслуги, выдающиеся научные работы, они готовились отчитаться перед Республикой в работе и поделиться мнениями по различного рода экономическим вопросам, по вопросам быта, по вопросам культуры.
Наступила гулкая тишина.
Из-за стола поднялся и подошел к микрофону Максим Горев. Его магнетические, словно завораживающие зрачки блеснули под высоким, чистым лбом, затем пропали, утонув под тяжелыми и длинными ресницами.
«Интернационал».
Сессия открылась.
– Товарищи! - негромко обратился к присутствующим Горев, - сегодня, вопреки традициям, Совет ста решил открыть сессию докладом по энергетическому вопросу.
Одобрительный гул взлетел под купол.
– Предоставляю слово Василию Иванову.
Из-за стола порывисто поднялся юноша лет 19. Этот самый молодой член Совета ста, несмотря на свой возраст, был известен Республике, как гениальнейший теоретик-энергетик. Его имя означало школу. Его работы с почтительностью встречались ученым миром СССР. К его мнению прислушивались. С ним считался весь коллектив. Его гениальность опрокинула традиции. Не имея даже 18 лет, он, вопреки установленному правилу, был выбран членом Совета ста.
Самым молодым, каких только видел Совет ста в своей среде, был до него Мюнценберг, попавший в Совет, имея за спиной 30 лет и 150 научных работ.
Юноша занял место Максима Горева.
Наступила немая тишина. Все глаза устремились на него. Вот тот, который должен был сообщить нечто необыкновенное.
Василий Иванов окинул зал спокойным взором и, не теряя понапрасну времени, приступил к докладу.
Он не умел говорить и впервые выступал с такой ответственной речью перед таким собранием. Тем не менее, голос его был чист и звучен, и в нем не было заметно ни малейшей дрожи, когда он заговорил.
– Товарищи! Я выступаю здесь по поручению Совета ста. Я хочу познакомить вас с той работой, которую мы выполнили коллективно в области планирования дальнейшего развития нашего энергетического хозяйства. Мой доклад таким образом представляет собой суммированные данные коллективной работы Совета ста.
Он кашлянул, положил на пюпитр листки с цифровыми материалами и продолжал:
– Я отниму у вас пять минут для небольшой экскурсии в прошлое. После того, как мы воспроизведем в памяти некоторые, весьма интересные цифры, мы с должной внимательностью познакомимся с нашим настоящим. Попробуйте представить себе конец девятнадцатого века с его нарождающимся энергетическим хозяйством…
В одной из хозяйственных график 1875 года вы легко можете обнаружить, что количество потребляемого каменного угля равнялось в тот год 260 млн. тонн… На этой цифре я попрошу вас задержать свое внимание.
подсчитывали… Смешно, товарищи, но они подсчитывали, насколько хватит запасов каменного угля, если промышленность будет «пожирать» такие чудовищные, по тем масштабам, порции. После некоторых подсчетов ученые успокоились. Математические вычисления говорили о том, что запасов угля вполне достаточно на 10 тысяч лет, при чем тут уж принималось во внимание также и постепенное увеличение потребления.
Теперь перешагнем через 20 лет и познакомимся с системой «постепенного» увеличения. Перед нами 1895 год. В графике расхода угля стоит уже более почтенная цифра. В этом году мировая промышленность потребовала 526 миллионов тонн. Обратите внимание на научность прогнозов в этой области.
В 1870 году правительственная комиссия, после предостерегающих статей профессора Стенли Джевонса о необходимости экономии в расходовании угля, исчисляла угольные запасы Англии в 147. 000 миллионов тонн, что при годовой добыче в 110 миллионов тонн должно было хватить на 1. 300 лет. Но уже в 1900 году добыча возросла до 220 миллионов тонн, а срок длительности его запаса упал до 650 лет. В 1913 году добыча возросла до 287 миллионов тонн, а время истощения запасов сократилось до 500 лет.
Можно ли говорить о тысячелетиях, когда уже в 1920 году мировое потребление угля равнялось одному миллиарду 300 миллионам тонн, возрастая с того времени чуть ли не с геометрической прогрессией.
Оставив на совести старых ученых серьезность прогнозов о сроках истощения угольных запасов, обратимся к статистике наших дней. Вот цифры, товарищи. За истекший год одной только промышленностью Страны советов потреблено около полутора миллиардов тонн24.
24
Цифра эта, товарищи, призывает нас к сугубой серьезности. Мы не можем, по примеру ученых девятнадцатого века, надеяться на тысячелетия. И даже на столетия уже не вправе рассчитывать мы. Опустошенный Донбасс, полуопустошенный Кузбасс сигнализируют опасность. Еще более серьезной становится эта проблема, если вы примете во внимание катастрофическое положение с нефтью. Ее запасы - исчерпаны. Нефти уже теперь не хватает. Сейчас мы вынуждены извлекать нефтепродукты из сапропелитов. Что это значит? Это значит, что через год, самое большее через два, нам придется перевести всю промышленность и весь транспорт на уголь и на его продукты. Но так как уголь служит в нашем хозяйстве не только в качестве топлива, то опасность становится совершенно реальной.
В этом году мощность механических двигателей, потребляющих твердое и жидкое топливо, равняется 700 миллионам лошадиных сил. Иначе говоря, в Стране советов работает на угле и нефти почти в два раза большее число двигателей, работавших в 1930 году во всем мире.
В ближайшее десятилетие количество механических двигателей, по предварительным подсчетам, должно увеличиться ровно в два раза. Если к нашим запасам топлива придвинется новый рот, обладающий такими же крепкими челюстями, то опустошение угольных бассейнов ускорится ровно в два раза.
Только на тридцать лет хватит наших топливных запасов и то последнее десятилетие будет питать свои двигатели остатками когда-то мощного Норильского угольного бассейна.
Жизнь замрет. От социализма мы в несколько месяцев перейдем к временам каннибализма…
Сегодняшняя сессия - историческая. Сегодняшний день должен создать мощное движение коллектива против надвигающейся опасности. Эта сессия должна положить конец дальнейшему росту силовых установок, работающих на твердом и жидком топливе. Эта сессия должна положить начало внедрению в промышленность и транспорт новых двигателей, пользующихся солнцем, водой, ветром.
Страна, весь коллектив обязаны направить все силы к отысканию новых источников энергии. Работы в этой области следует окружить особым вниманием, особой атмосферой. Все излишки ценностей надлежит перебросить на лабораторные изыскания. Каждая новая идея в вопросах энергетики должна обрастать армией исследователей-лаборантов.
Чего мы можем ожидать и на что мы можем надеяться в этой области? Обратили свои взоры, прежде всего, на могучий источник энергии, на Солнце.
·1018 больших калорий, что эквивалентно 76. 000 миллиардов тонн условного 7. 000-калорийного топлива. Если бы мы могли использовать эту солнечную энергию, она обеспечила бы непрерывную работу (в течение круглого года) паровым двигателям суммарной мощности 10. 000 миллиардов лошадиных сил. Иначе говоря, это было бы в 15. 000 раз больше того количества лошадиных сил, которые выполняют сейчас почти 7/8 работы нашей Республики, пожирая в виде благодарности твердое и жидкое топливо. Если бы нам удалось запрячь в работу хотя бы тысячную долю излучаемой энергии, - мы могли бы надолго прекратить обсуждение вопросов энергетики. Да и нашим правнукам, пожалуй, не пришлось бы ломать головы по этому поводу. Но вся беда заключается в том, что серьезно заняться превращением солнечной энергии в механическую мы можем только в Туркестане.
Печально?
Конечно, товарищи. Но ничего не поделаешь. Приходится считаться с данными. Но более всего печально наше недостаточное строительство солнечных двигателей в Туркестане. По статистическим данным количество таких двигателей в этой части Республики достигает лишь 1. 500 штук, при чем из них 1. 300 заняты в сельском хозяйстве. Эти в большинстве своем 100-сильные двигатели приводят в движение паровые машины, которые за 10 часов работы орошают около 400 т. га хлопковых плантаций. И только 200 солнечно-эфирных двигателей, т. е. таких двигателей, в которых вода заменена эфиром, закипающим при более низкой температуре, только, повторяю, 1200 двигателей обслуживают промышленность. А между тем, по моим подсчетам, солнечная энергия, излучаемая на поверхность Туркестана, могла бы (будучи превращена в механическую энергию) приводить в движение всю промышленность СССР. И вот этот самый Туркестан без всякого стыда и совести питается углем и нефтью. Сессия должна сказать:
– За эти три года Туркестан обязан перевести всю свою промышленность на питание от солнечно-эфирных двигателей. (Бурные аплодисменты).
– Алло! Алло! Говорит сессия. Туркестану вменяется в обязанность начать перевод промышленности на питание от солнечно-эфирных двигателей.
Возражения по этому вопросу присылать не позже, как через час. В пятнадцать часов, если не последует нового распоряжения сессии, приступить к организации подготовительных работ.
Заняв прежнее место, Василий Иванов продолжал:
– Что касается использования водных сил СССР, так здесь вопрос можно считать исчерпанным. Все, что можно было сделать в этой области, сделано. Какие бы то ни было дальнейшие работы я считаю бесполезными. Другое дело - сила воздушных течений. Сейчас по всему СССР насчитывается не более 5 тысяч ветросиловых двигателей. Много это или мало? До обидного мало, товарищи. Когда бы мы поставили ветер на службу промышленности, он смог бы дать энергию, получаемую от сгорания 69 миллиардов тонн угля. Но здесь предстоит огромная работа. Существующая система ветросиловых установок не может удовлетворить нас. Мощность цилиндрических двигателей типа Флеттнера в лучшем случае достигает 500 лошадиных сил, но в большинстве своем они не развивают даже и этой мощности. Помимо того, обращает на себя внимание и область применения ветросиловых установок. Мы не должны ограничиваться работой этих установок в одном только сельском хозяйстве. От обслуживания в сельскохозяйственной индустрии нам следует перейти также к обслуживанию основной индустрии. Ветер - на службу индустрии. Вот что должно стать лозунгом ближайших дней. Не меньшее значение следует уделить температуростанциям. (Бурные аплодисменты).
– Я рад, что работа в этой области встречает ваше одобрение, но, право, сам я только ввел некоторые частичные усовершенствования и имел счастье руководить постройкой пяти температуростанций25. Что же касается самой идеи, она стара, как мир. Так вот. Я говорю, что не меньшее значение следует уделить температуростанциям.
60 процентов Арктики является достоянием СССР, 60 процентов арктической энергии находится в нашем энергетическом хозяйстве. Но, к сожалению, использование этой энергии начато только недавно и применяется, главным образом, в добывающей промышленности. Тут нам необходимо добиться полного и безоговорочного перевода всего Полярного края с его промышленностью и хозяйством на исключительное питание от температуростанций.
Докладчик перевел дыхание, окинул зал спокойным взором.
– Здесь я хочу сделать небольшое отступление… Я должен напомнить вам, товарищи, что у нас в Республике вот уже несколько лет как начаты изыскательные работы в области передачи энергии по радио. В лабораториях Союза бьются над этой проблемой тысячи ученых. Но их работы мы еще не окружили должным вниманием и той любовной атмосферой, которая способствовала бы плодотворной деятельности этих ученых.
Мы заботимся о поддержке товарищей, занимающихся литературой, живописью, музыкой, скульптурой и халатно относимся к проблемным, научным работам. Я, конечно, не враг искусства. Но, товарищи, сейчас необходимо позаботиться о том, что дает жизнь этому искусству, без чего искусство существовать не может.
Арпеджио? Сонаты? Колорит? Линия? Все это прекрасно. Все хорошо. Но… нельзя заниматься этим до бесчувствия.
Если ты композитор, - тебя чуть ли на руках не носят, а человеку, занимающемуся научной работой, предоставляют все, что ему нужно, кроме духовной поддержки. И для того, чтобы такой человек заслужил внимание коллектива, ему нужно обязательно довести свою работу до блестящих результатов, до конечных целей. Тогда его подхватывают на руки, осыпают похвалами, разрывают на части…
Так не годится делать. Такая нечуткость может кое у кого отбить охоту к работе… С какой стати я буду гнуть спину в лаборатории, если моя работа не привлекает к себе внимания коллектива? Значит, я работаю впустую? Значит, я какой-то маньяк? Значит, мне следует лечиться?
Совет ста конечно не может заставить людей делать то, что им не нравится. Он обращается к здравому смыслу коллектива. Он призывает вас уделить внимание, равное тому, какое вы уделяете искусству, нашим ученым и особенно тем из них, кто сейчас работает в области энергетики. (Бурные аплодисменты).
– Лицом к лаборатории! - вот лозунг дня.
Докладчик кашлянул.
– Я сказал, что тысячи ученых заняты сейчас разрешением проблемы передачи энергии на расстояние. Если мы добьемся удачи, мы покроем густой сетью температуростанций Арктику и солнечно-эфирными двигателями Туркестан. Эта энергия могла бы обеспечить работу промышленности и транспорта, превосходящих нашу промышленность и транспорт в сотни раз26.
обратимы, т. е. могут идти в темноте в обратном порядке. Такими свойствами обладают, например, хлористое железо и сулема. Если после действия на них света их поместить в темноту, то получившиеся из них при действии солнца каломель и хлорное железо снова превращаются в хлористое железо и сулему и затраченная на превращения при свете солнечная энергия освобождается в виде электрического тока.
Заслуживают внимания работы по извлечению энергии из воздуха. Интересны опыты использования ультрарентгеновских лучей, несущихся из мирового пространства. Значительна практическая попытка Павла Стельмаха получить для движения энергию из солнечных аккумуляторов.
Докладчик упомянул о начатых на севере работах по сооружению электростанций, получающих энергию от движения громадных масс воды в виде приливов и отливов, развернул перед сессией план реконструкции энергетического хозяйства и затем закончил свою двухчасовую речь словами:
– Мы должны форсировать реорганизацию силовых установок. Мы должны свертывать производство машин, обслуживающихся твердым и жидким топливом, и одновременно с этим нам следует подготовить промышленную базу для снабжения Арктики и Туркестана новыми видами силовых установок. Работам лабораторного характера следует придать более широкий размах. Ученых, работающих над проблемами энергетического хозяйства, поставить в самые благоприятные условия.
Совет ста призывает страну встать лицом к энергетике, к ученым и лаборантам.
* * *
Прошло пять минут.
Страна советов была погружена в молчание.
Люди на радиобашнях бесстрастно направляли по радио в далекие порты караваны судов с грузами.
Молниеносно мчались из одного конца Страны советов в другой воздушные поезда.
В промышленных кольцах размеренным ритмом дышали турбины, генераторы, дремали динамометры, термоэлектрические пирометры, поляризационные аппараты, маномикрометры, газоанализаторы, реостаты, сдержанно шумели миллионы машин, сновали приводные ремни, судорожно дергаясь, тянулись ленты конвейеров, мелькали маховики, сияли никель, медь и сталь.
Мощные буры вгрызались в теплые недра земли.
Сады клонились под тяжестью плодов.
В полях гудели машины.
– Алло! Алло! Говорит сессия. Разрешите считать доклад по энергетическому хозяйству одобренным. Основные положения доклада и план реконструкции энергетики получают значение общественно-полезной работы.
Василий Иванов отошел от микрофона.
Из-за стола поднялся Христофор Лямин, но в это время зашумел огромный двусторонний репродуктор, укрепленный на задней стене.
– Алло! Алло! Говорит метеорологическая станция Северного полярного полюса. У микрофона - Натан Африк. Серьезные причины помешали мне выступить своевременно. Приношу извинения. Алло! Алло! Я хочу, товарищи, сделать серьезное предупреждение. Я хочу предостеречь товарищей от увлечения строительством солнечно-эфирных двигателей. Помимо этого, я предлагаю изыскательные работы в области получения новых источников энергии, по возможности, не связывать с солнцем. К этому выступлению меня толкают мои тридцатилетние работы астрономического характера.
Солнце, как и все остальные звезды, также теряет свою массу. Медленно, но неуклонно оно сокращается в объеме, ослабляя при этом силу притяжения.
При таком положении вещей наша Земля и все планеты солнечной системы вот уже тридцать лет как постепенно удаляются от солнца. В один прекрасный день мы можем уйти от него в мировое пространство.
Встретим ли мы там новые солнца? Говорить об этом я воздержался бы. Но уже во всяком случае солнечно-эфирные двигатели были бы для нас бесполезными, как и машины, приспособленные к питанию солнечной энергией и светом. Опасность эта весьма отдаленная, но лучше будет, если мы толкнем исследовательскую мысль в противоположном направлении.
Иванов пожал плечами. Быстро встав из-за стола, он подошел к микрофону.
– Алло, товарищ! Вопрос идет о трехлетнем плане строительства.
– Я слышал! И по существу не возражаю.
– Твое пожелание Республика слышит.
– Алло! Больше я ничего не хочу сказать.
* * *
Три дня сессия прорабатывала с представителями клубов остальные вопросы жизни Страны советов. Один за другим появлялись на трибуне делегаты сессии, зачитывая наказы клубов.
– От имени Клуба химиков прошу перенести писчебумажные фабрики из Карелии в Сибирь, лесные же массивы Карелии закрепить для лабораторий лесохимии. (Аплодисменты).
– Клуб химиков благодарит за внимание.
На трибуне появился новый делегат:
– От имени Клуба ихтиологов передаю в распоряжение Республики озера северо-западной части Мурманской области. Опытные работы по обследованию этих озер закончены. Можно приступить к их эксплуатации. Клуб ихтиологов просит на три месяца прекратить какое бы то ни было передвижение и рыбную ловлю в Кандалакшской губе. (Аплодисменты).
Делегаты сменяют один другого.
– От имени Клуба физиков…
– Клуб математиков просит…
– От Литературного клуба…
– Клуб медиков…
– Клуб геологов…
– Биологов…
– Философов…
– Астрономов…
– Инженеров…
– Художников…
– Композиторов…
подскочил в своем кресле и превратился в вопросительный знак. Круглый, толстый человек крикнул в микрофон:
– От имени Звездного клуба я прошу настоящую сессию включить в план общественно-полезных работ постройку нового звездоплана С2. (Бурные аплодисменты).
Молибден сорвался с места. Подбежав к микрофону он закричал:
– Что это? В бирюльки мы играем? Республика стоит перед энергетической катастрофой, а мы будем бросать коллектив в лихорадку из-за нелепых бредней. Вспомните, что делалось перед полетом С1. Люди бросали работу, говорят, было даже несколько случаев, когда в распределителях рабсилы счетчики работали вхолостую. Я спрашиваю вас, вы понимаете, чем является ваше согласие в данном случае?
Потеряв обычное хладнокровие, Молибден метался перед микрофоном, точно спущенный с цепей ураган. Размахивал руками, задыхаясь от негодования, приводил тысячи доводов против работы Павла, но получасовая, гневная речь его не вывела делегатов из равновесия. Он окончил свою речь при гробовом молчании.
– Товарищи… Я присоединяюсь к голосу благоразумия… Довольно, товарищи… Пусть Стельмах сначала подработает проект звездоплана… Рисковать своими товарищами мы не можем. Хватит и одной катастрофы…
Сессия молча проводила и Когана.
– Мы будем апеллировать! - проговорил Молибден.
– Пожалуйста! - заулыбался толстяк.
– Товарищи! - повернулся он к микрофону. - Два члена Совета ста, как вы слышали, протестуют. Они апеллируют к вам. Присоединяетесь ли вы к просьбе Звездного клуба?
Репродукторы затрещали аплодисментами.
– Нет ли товарищей, разделяющих мнение Молибдена и Когана?
Несколько секунд длилось молчание, затем из репродукторов послышались крики:
– Долой!
– С2!
– С2!
– Да здравствует звездоплан!
Тогда в наступившей тишине прозвучал голос:
– Ты стареешь, Молибден! Ты отстаешь от эпохи!
Это был голос Павла.
24Мировые запасы каменного угля были равны в 1920 г. 5. 800. 000 миллионов тонн.
25Идея использования нового вида энергии заключается в том, что охлажденная до 0 град. вода из-под ледяного покрова морей, озер и рек выпускается по трубам в кипятильник, в котором находится жидкий бутан (температура кипения которого минус 17 градусов). Вода при 0 или 1 градусе является сильно разогретым телом по отношению к изобутану. При соприкосновении с ним вода замерзает, отдавая свою скрытую теплоту плавления. Эта теплота составляет на 1 куб. метр воды такое же количество тепла, какое дает при сгорании 10 кило угля. Пары бутана попадают в турбину и после этого конденсируются в конденсаторе, охлаждаемом или смесью льда и соли прямо из океана, или искусственной смесью льда рек, озер и соли. При установке станции на 10 тыс. лошадиных сил. каждая сила стоит около 85 руб., в то время, как гидроэлектрическая установка обходится в 300 руб. на силу. 20 тонн бутана (весьма дешевый продукт нефти) могут обеспечить работу температуростанций при мощности в 30. 000 лошадиных сил, при чем снабжение станции бутаном производится только один раз, так как процесс его перегонки идет непрерывно: отработанные пары бутана охлаждаются в жидкость, опять поступают в котел и т. д.
26Передача энергии по радио фактически существует и сейчас, но передается она в крайне ничтожных количествах, достаточных только для беспроволочного телеграфирования и телефонирования. Происходит это вследствие того, что радиопередатчик передает свою энергию по всем радиусам шара, так что в один какой-нибудь пункт попадает ничтожное количество энергии.